![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
3apa3aВы знаете, фокус сработал: текст Хедрика Смита с моими воспоминаниями о том времени принёс 27 комментариев, вместе с моими, правда, потому что я постарался ответить на каждый коммент, что намереваюсь делать и вредь, тогда как текст без них в лучшем случае давал один-два.
Действительно, даже у тех, кому сейчас подкрадывается к полтиннику, изрядный кусок жизни прошёл в Советском Союзе и вспомнить есть что. Писали и в личку. Интересно. Призываю и сейчас сделать то же, только желательно активнее. Обязуюсь откликаться.
По-прежнему мои мемуары - курсивом и кеглем чуть поменьше. Нормальным шрифтом пишет Хедрик Смит. Только у меня в блоге.
Его книга не была переведена на русский. У меня же перевод приближается к одной четвёртой. Сокращения в этих главах - минимальные.
Одним из позитивных результатов вечных мытарств потребителя является то, что любое незаурядное приобретение холится и лелеется.
Русские менее материалистичны, чем американцы и способны испытывать тёплое чувство дополнительного удовольствия и удовлетворения достигнутым по поводу относительно простых вещей. Это чувство у них куда острее, чем удовольствие, которое испытывают от покупок люди на Западе, для которых шоппинг является куда намного более простым занятием.
«В Америке, если ваша жена купила хорошее новое платье, а я это заметила, то скажу: «Ах, как хорошо!!» да и всё, – заметила одна журналистка, побывавшая в США и общавшаяся с американцами. – В Москве, когда мне удаётся достать пару туфель на мой вкус, то это для меня праздник, подвиг, достижение.
Это означает, что я прошла какой-то замысловатый путь к этому результату: возможно через друзей, через взятку продавцу или часами обегала магазины и выстояла в очереди много часов. Заметьте, я сказала: не просто «купила новые туфли», а «достала».
То есть когда я их заполучила, то была ими очень горда.
Друзья мне скажут: «Ого! У тебя новые туфли! Где брала, расскажи?» И это не праздный вежливый вопрос, а настоящий вопрос. Потому что они думают: «Может и мне тоже посчастливится разшиться парой таких туфель?» Американцы просто не могут в это врубиться, да?» И она была права, потому что в глазах женщин, простоявших в очереди вечность я видел триумфальный блеск возбуждения из-за того, что они достали какой-нибудь шиньон или югославский свитер. Это картина, согревающая душу.
Я помню какой гордостью светились глаза советских девушек и женщин, когда им с боем удавалось достать сапоги-чулки! Причём буквально через месяц, это чудо-изделие, за которое отдавалась месячная зарплата, начинало шелушиться, трескаться, шло разводами. Ау, читательницы постарше, у вас были такие сапоги?
И тем не менее, для многих русских другие элементы экономической жизни компенсируют недостатки их потребительской системы и заставляют предпочесть их социализм более свободному, но менее надёжному стилю жизни западного обывателя. Экономический кризис, случившийся на Западе в 1970х годах, побудил их в последнее время с бòльшим доверием относиться к своей собственной системе, несмотря на все их недостатки.
Инфляция, выражавшаяся в двузначных цифрах, безработица, дороговизна жилья, медицинского обслуживания и высшего образования в Америке, приводили русских в изумление, когда они об этом узнавали. Для многих преимущества недорогого жилья, бесплатной медицины, субсидируемого университетского образования и гарантированное рабочее место – прежде всего именно гарантированное трудоустройство – перевешивали выгоды рыночной экономики.
Я помню, как однажды ужинал в доме одного эколога, который был почитателем коротких рассказов О.Генри и пел для нас с Энн под гитару песни про Волгу, прежде чем не зашёл разговор об экономике.
«Мы знаем, что наша жизнь будет похуже американской – сказал он, - но нам тут не нужно откладывать на случай потери работы.
Я приношу домой зарплату, отдаю Любе, а она ведёт хозяйство. О чём мне беспокоиться? Денег хватает.
А вам нужно экономить. Вам нужно создавать запас, потому что вас в любой момент могут уволить, и вы должны думать о пенсии.
А мне не нужно. Мне вообще не нужно тревожиться ни о чём. Специальность у меня есть и те же деньги, 220 в месяц, я получу где угодно, без проблем. Я могу рассчитывать на свои 220 рублей. Вот что составляет большую разницу: я не думаю о своём будущем,
а вы о нём думать должны!»
Эти мысли высказываются и повторяются изо дня в день в прессе и практически всякий раз, когда русские встречают людей с Запада, особенно американцев. Они имеют смысл, особенно в том, что касается безработицы.
Советская статистика, говорящая о социальном обеспечении, выглядит всегда внушительно, хотя реальность, стоящая за цифрами, на самом деле куда менее замечательна. Власти любят, к примеру, говорить о том, что ежегодно 20 миллиардов рублей идёт на пенсии. Но когда ты обнаруживаешь, что эта цифра распределяется между 41,5 миллионами пенсионеров, то она оказывается равной 40 рублям ($53) в месяц, что на самом деле ниже официальной черты бедности в СССР. На практике многие бабушки с дедушками имеют подушку безопасности в виде совместного проживания со взрослыми детьми, а многие и продолжают трудиться после выхода на пенсии на таких низкооплачиваемых работах, как сторожа, уборщицы, лифтёры, гардеробщицы или горничные, и правительство это поощряет. Но ведь в конечном итоге это не есть пенсия[1] в полном смысле слова.
Моя мама начала работать ещё в войну, в 16 летнем возрасте, списчиком вагонов в эвакуации из Петрозаводска в Архангельской области, в Мудьюге. Когда вышла на пенсию, проработав больше сорока лет делопроизводителем в железнодорожной санэпидстанции отделения Октябрьской дороги, вынуждена была работать в маленьком магазине уборщицей. Пенсию ей "отвалили" рублей 60 в месяц, если не ошибаюсь. Потом её оттуда уволила продавщица и пару лет присваивала зарплату, естественно, не прибираясь совсем или кое-как. Мама узнала это лишь много лет спустя случайно, потому что та дура похвасталась по пьянке какой-то знакомой. В маленьком городе все друг друга знали, знакомая маме и рассказала. Многие, да почти все, кому позволяло здоровье и была возможность трудоустройства, работали, чтобы дополнить нищенскую пенсию...
Подобным же образом инфляция, поразившая в последние годы западную экономику, не затронула экономики советской. Но эта последняя совсем не так прочно защищена от неё, как утверждают официальные лица. Верно, что транспорт русских по-прежнему субсидируется и проезд в метро стоит те же 5 копеек (примерно 6,5 цента) что и 20 лет назад. Квартплата в государственном жилье фиксирована и очень низка: 6-8 рублей ($8-11) в месяц за две комнаты, кухню и санузел с ванной. Пол литра молока стандартной жирности стоят 16 копеек (примерно 35 центов за четверть галлона (0.95 литра). Картошка в госторговле стоит всё те же 10 копеек за кило (примерно 6 центов за фунт). Потолок цены на говядину установлен в 2 рубля за кг ($1,20 фунт). Проезд дёшев. Русский может преодолеть расстояние в тысячу миль и заплатить 50-60 рублей ($66-80) за билет на поезд или самолёт. Гостиничный номер, обычно на несколько гостей, стоит рубль-два за ночь. Субсидируемые путёвки очень дёшевы: 120 рублей ($160) за 26 дней с полным пансионом в скромном доме отдыха.
С сайта "Счастливое детство в лагерях. Пионерских".
За смену в пионерском лагере продолжительностью три с половиной недели родители платят 9-15 рублей ($12-20) на ребёнка. Но проблемой является наличие мест в гостиницах, билетов на поезд и путёвок.
Более того, в последние недели моего пребывания в Москве в конце 1974 года, обычные люди жаловались в частных разговорах, что потребительские цены выросли с 1970 года на 0,3 процента. Одна женщина средних лет сказала, что то, что стоило несколько лет назад пять рублей, теперь стоит семь. Другая женщина-лингвист заметила, что для того, чтобы накормить и одеть-обуть семью из четырёх человек с двумя растущими сыновьями она стала тратить чуть ли не в два раза больше, чем в 1970м. Врач оценил рост цен в скромные 20 процентов, не больше. Некоторые западные экономисты считают, что инфляция в Советском Союзе составляет 5% в год[2].
В нескольких случаях цены росли открыто. В 1973 году они удвоились за ночь на такие «предметы роскоши» как икра, копчёная лососина, меха и драгоценности, хотя цены на некоторые марки телевизоров и радиоприёмников снизились примерно на 20%.
Мы купили первый в нашей семье телевизор телевизор "Темп" (на снимке) ещё до этого понижения цен. Году, может в 1969-1970. Он стоил 415 рублей, что для нашей семьи было целым состоянием. Экран казался огромным! Продавец утверждал, что партия была выпущена на экспорт и поэтому аппарат очень надёжный. И действительно, он прослужил лет 10 без ремонта и был сменён на какой-то цветной телевизор, который то и дело ломался. В этом телевизоре я умудрился, в отличие от 99% взрослого населения СССР не посмотреть полностью НИ ОДНОЙ СЕРИИ "17 мгновений весны". Просто когда все садились за эту церемонию, я брал велосипед и уезжал кататься по пустынным улицам города. Их словно метлой выметало на час или сколько там серия шла. Почему я так поступал, наверное не мог и сам сказать себе чётко, но мне было просто не интересно. Или чувствовал, что всё враньё. Или дядька мой, который всю жизнь оттрубил в КГБ, заметил за пьяной беседой как раз когда кино пошло, а он приезжал каждый год и в первый день покупал ящик водки (24 бутылки) на весь период отпуска из расчёта по бутылке в день, и это он пил только дома, не считая добавлений где-то на стороне, сказал, что такого в жизни не бывает и если шпионов и вербуют, то только из тех, кто родился и вырос ТАМ, иначе этот херов агент проколется на какой-нибудь мелочи типа станет крутить сигарету, растирая табак, как в каком - то фильме с Олегом Далем, и завалит всю малину. В общем убедил.
А вот "Сагу о Форсайтах" смотрел всю, не отрываясь. Великий фильм был. С Эриком Портером в роли Сомса... Жаль его сейчас нет качественного в сети, очень бледная копия только имеется.
Но более частой практикой является простая замена товара на новый, чуть выше качеством или без улучшения оного, но стоящего дороже и изъятие из продажи прежнего наименования. Другой формой инфляции является нехватка продуктов, вынуждающая людей идти на колхозный рынок, где цены на мясо и овощи, не регулируемые сверху, стоят намного дороже. В 1970 году это универсальное мерило стоимости в России, которым является водка, вдруг замысловатым образом подорожала. Знаменитые старые сорта её типа «Столичной» за 2 рубля 87 копеек за поллитровку исчезли из продажи, (чтобы пойти на экспорт), а взамен появилась новая водка, грубее на вкус, уже по цене 3 рубля 62 копейки.
Эту водку я помню хорошо, только её в студенчестве (1973-1978) и пили. Называлась она в народе "коленвал", почему, станет ясно, если посмотрите на буквы. В принципе редкая неделя обходилась без бутылки - другой, помню, что старшие товарищи типа Вити Гундалова и покойного Андрюши Гусева пили вообще чуть ли не каждый день. После определённой дозы непременно переходили на английский. На период сессии объявлялся "сухой закон" на пару недель, и язык всегда все сдавали на пятёрки. Это считалось делом чести у парней на инязе. Андрюша Гусев как-то получил наследство тысяч в пять-шесть от умершей бабушки. Снял все деньги со счёта в сберкассе, положил в пакет из коричневого картона производства Сегежского ЦБК за 4 коп. и пришёл с ним к нам в комнату общежития. Квасили, наверное, неделю. На эти деньги в 1974 году можно было машину купить. Конечно, пропил он тогда лишь малую часть. Но никто, заметьте, не грохнул, не дал по голове, чтобы ограбить парня. Он был довольно тщедушен. Как - то даже и не удивились. Не было такой уж страсти к деньгам...
В 1974 году старый «Жигуль» первой серии (советская версия Фиата 124) стала постепенно заменяться «тройкой» (Фиат 125). Новая машина обладала чуть большей мощностью, имела немного улучшенную отделку салона, индикаторы открытых дверей, побольше хромированных деталей плюс ещё несколько незначительных изменений.
Но рост цен заставил бы облизываться от зависти как итальянских, так и американских автомобилестроителей: прежняя машина стоила $7333, а новая - $10000. Единовременное повышение цены составило 36 процентов.
Ваз 2101 Ваз 2103
Более обиходные товары типа пищевых продуктов или носильных вещей, таких как носки или мальчиковые куртки подвергаются таким же ценовым махинациям. Одна домохозяйка, говоря о курах, сообщила мне: «Самые дешёвые виды бройлеров исчезли из продажи. Теперь нужно выбирать между подорожавшими курицами за 2 рубля 65 копеек килограмм (($1,59 фунт) или импортными венгерскими или датскими, которые дороже, или, если уж совсем некуда деваться, брать потрошёных кур за 3,40 кило ($2,04 фунт). Так тут главным образом идёт инфляция. Что подешевле, того не найдёшь. По средним ценам товара мало, а на прилавке только то, что дорого. Так что вроде цены не растут, а стоимость жизни увеличивается».
Одной из жизненно важных сфер, в целом не подверженных инфляции, является медицинское обслуживание. Свобода от оплаты неподъёмных счетов, особенно в период их космического роста в США, является одним из предметов законной гордости советских людей.
Мой личный контакт с советской медицинской системой был ограничен парой визитов в клиники, предназначенные для исключительного обслуживания иностранцев. Наши дети однажды проходили медицинский осмотр в клинике для дипломатов, полинявшем здании бежевого цвета в центре Москвы, куда люди приносили свои «анализы» в лабораторию, открытую час в день, в баночках из-под Nescafe, бутылочках из-под воды и в прочих разношёрстных склянках (поскольку специальных медицинских сосудов не предусматривалось). Для полного медосмотра требовалось приходить несколько раз. Но доктора, все они были женщина средних лет, были очень приятны в обиходе и казались компетентными, так что Энн была под сильным впечатлением от тщательности медицинского осмотра.
Детский врач в СССР
В моих поездках по Центральной Азии и по другим местам я был поражён общими успехами советской медицины, казавшейся мне одним из самых поразительных достижений системы за последние полвека, с тех пор как Ленин объявил, что «либо вошь победит социализм, либо социализм победит вошь». Эпидемии практически исчезли. Детская смертность приблизилась к уровню 15 наиболее развитых стран. Продолжительность жизни равнялась 70 годам. К 1970 году Советский Союз обладал высочайшим в мире соотношением врачей по отношению к численности населения – 23,8 врача на 10 000 человек (по сравнению с 15,8 в США) и насчитывал больше больничных коек, чем Америка (10,6 против 8,2 на тысячу человек, хотя одной из причин этого была госпитализация таких больных, которые в США лечились амбулаторно, например, хронических алкоголиков). По западным подсчётам Кремль тратит 5-6% валового национального продукта на медицину по сравнению с 7 процентами в Америке[3].
Советские официальные лица без устали повторяют, что защищённость от финансового краха в случае проблем со здоровьем является одним из самых важных и популярных аспектов системы. Знакомые мне русские не раз упоминали о случаях с людьми скромного достатка и положения получивших практически даром такую медицинскую помощь, которая была бы безумно дорога на Западе, включая операции и лечение в самых престижных университетских клиниках, находившихся вдали от места жительства пациентов.
Но в частном порядке многие русские жаловались мне на то, что система здравоохранения, как и всё остальное на потребительском рынке, страдает от того, что врачи изнурены переработкой, что лекарств не хватает, оборудование старое и в целом медицинское обслуживание не очень качественное. В основном они ругали правительство за то, что докторам и прочему медперсоналу, большинство из которого составляют женщины, платят мало. Практически те находятся внизу тарифной сетки, получая от 100 до 130 рублей ($133-173), то есть меньше, чем средний рабочий завода. Диссидент-физик Андрей Сахаров оценивал качество советского медобслуживания как «очень низкое» и послал жену за границу лечить глаз.
Академик М.В.Келдыш.
Глава советской Академии наук Мстислав Келдыш пользовался услугами американского специалиста, чтобы лечить сердце. Другой хорошо известный учёный осторожно выразился в отношении советской системы здравоохранения таким образом:
«Местами. Некоторые врачи, некоторые больницы хорошие. Другие неважные. Угадать, будут вас лечить хорошо или плохо невозможно. Конечно, я говорю о Москве. За её пределами, по всей стране, всё обстоит хуже».
Один советский учёный – медик, эмигрировавший в Америку в 1974 году, проработав в одном из ведущих московских медицинских учреждений, хвалил русских докторов как «более человечных» по сравнению с нацеленными на прибыль частными американскими практиками и поддерживал концепцию общественной медицины. «Но вы не можете представить, насколько низким является общее качество медицинского обслуживания, – сказал он. – В Рязани (городе с 400 000 населения), где я вырос, оборудование в больницах очень плохое. Самых простых вещей, например лекарств, не хватает. Квалификация врачей намного ниже, чем в Москве. Но самой большой проблемой в системе является неважная организация и плохое обслуживание со стороны младшего медицинского персонала. Медсёстры очень плохо проводят стерилизацию инструментов. После операций даже в нашем институте, одном из ведущих в стране, мы имели не раз случаи сепсиса, нагноений и инфекций. Сами сёстры недостаточно соблюдают гигиену. Совершают ошибки при операциях. Директор нашей клиники, случалось, очень сердился, потому что он делал блестящую операцию, а потом видел, что внесена инфекция. Очень часто. Знаете, средний медицинский персонал оплачивается плохо, он ненадёжен и некомпетентен. Однажды в Харькове у меня случился приступ аппендицита и понадобилась операция в обычной районной больнице. Вы не можете себе представить, как грязно там было. Простыни были серыми от долгого употребления. Одежда на медработниках была далеко не чистой. Обо мне заботились отдельно, потому что я был из важного московского института. И всё равно внесли инфекцию, как и другим. Я видел, как мужчина умер после операции аппендицита вследствие такой проблемы».
Аппендицит мне вырезали в городской больнице г. Сортавала, когда мне было лет 13 и оперировали, конечно же, под местным наркозом, который потом отходил, доставляя нехилые боли. Никогда не забуду фразу женщины-хирурга во время операции: «А теперь втяни животик, нужно заправить кишочки». Я был в полном сознании всё время операции и даже ко-что из того, что делалось с «кишочками» мог наблюдать на отражении хирургического абажура. Наркозом служила новокаиновая блокада. Может это и хорошо – я не терял сознания и вообще, насколько помню, было просто любопытно.
К счастью, больше столкновений с советской медицины у меня не было в молодые годы, если не считать наложения швов на разбитый хоккейной клюшкой рот, выковыривания свинца из "огнестрельной раны левой кисти" с последующим опять же зашиванием раны, и некоторых других пустяков. В 1990е, точнее в 1996м зато хлебнул по полной, но это - другая история.
Когда в 1970е годы советские врачи стали эмигрировать в числе других евреев, как американские, так и израильские врачи стали помогать им приспособиться к требованиям зарубежных медицинских систем и, к своему удивлению, обнаружили что ни менее квалифицированы, чем ожидалось. «Разрыв был огромен, - сказал мне один из нью-йоркских врачей, помогавших перестроиться советским специалистам. Другой врач был поражён, узнав, что женщина-врач из ведущей ленинградской клиники не знала как пользоваться отоскопом, прибором для осмотра ушей, а когда её спросили, как она узнавала, есть ли в ухе инфекция, та ответила: «Нас учили потянуть за мочку уха и если ребёнок плакал, то значит инфекция есть».
Интересно, что когда я искал, что у Хедрика Смита переведено на русский, то сделал закладку одной пропагандистской статьи какого-то Беляева. Он писал под "броским", как ему, наверное, казалось, заголовком "Вся чернильная рать", в том числе и про книгу, которую я сейчас предлагаю вашему вниманию. Уверенно и размашисто, ничего не боясь и, напротив, спрашивая "Кто и почему боится культурного сотрудничества?", имея в виду, конечно, что это клятый Запад страшится его, боясь быть раздавленным грандиозными египетскими вазами из "Эрмитажа" или массивной рамой картины Шишкина "Иван Грозный пришивает сына", цитируя в первых строках товарища Ювандропова (написан сей опус в 1980х), он, в частности, пишет, а я спрячу под спойлер, чтобы не утомлять тех, кто советскую пропаганду не хочет читать:
В советской аптеке.
Гинеколог из Восточной Германии, с которым я познакомился на Кавказе, проработавший там к тому моменту три года, был согласен с такой американской оценкой. «Советы пытаются изо всех сил пропагандировать достижения своей системы здравоохранения, - говорил он мне, - но я работал в их больницах и на их «скорых» и могу сказать, что лечение не очень хорошее. Лекарств и лечебных средств очень мало. Необходимого оборудования не хватает. Конечно, у них есть исследовательские институты и спецбольницы вроде кремлёвской клиники для важных персон и те, возможно, стоят на одном уровне с вашими американскими больницами и специалисты там хорошие, как и снабжение. Но мы в Восточной Германии, скажем так, лет на 15 отстали от вас в том, что касается общего качества медобслуживания, а русские находятся далеко позади нас. В обычные больницы и поликлиники правительство просто вкладывает недостаточно средств. Скорые слишком долго едут к больным. Часто их вызывают ради пьяных, а пациент с сердечным приступом ждёт два часа. Больницы переполнены. Палаты теперь делаются маленькие, скажем, на шесть человек, но я видел, что на самом деле больных в палатах больше. Обстановка не из приятных. Питание плохое. Большинство посетителей приносит своим родственникам поесть и платит или дают подарки с тем, чтобы saniturki [4] регулярно меняли постельное бельё и наводили чистоту».
Перенаселённость палат и задержки с госпитализацией упоминались многими. «Что касается неотложной помощи, то с попаданием в больницу препятствий нет, устраивают туда сразу же, - сказал московский врач. – Но на запланированные (не срочные операции), связанные с хроническими заболеваниями и, следовательно, подпадающими под расписание, проблемы существуют везде». Инженер из Молдавии сказал мне, что ждал несколько месяцев полостной операции в Кишиневе. В московском институте сердечно-сосудистой хирургии «три года, даже пять лет» ожидания не являются исключением по словам одного учёного. В менее престижных учреждениях этот период короче, но тоже значителен.
Врач из ГДР в ответ на моё замечание о хорошем обслуживании в клинике для дипломатов сказал: «У вас специальная больница (для иностранцев), где обслуживание намного лучше, чем больницах для обычных русских». И даже при этом я знал пациентов с Запада, лечившихся там и раздражённых антисанитарными условиями. Некоторые из них были удивлены информацией о том, что при несложных операциях типа абортов или удаления аппендикса русские врачи предпочитают использовать новокаин, а не общую анестезию, и что почти всё лечение зубов, за исключением удаления, проводится без наркоза.
Дешевизна медикаментов, часто они стоят доллар за рецепт, является одним из больших плюсов системы, но постоянная их нехватка часто сводит это преимущество на нет. Это – одна из тех проблем, на которую русские жалуются совершенно открыто. Даже пресса периодически отчитывает фармацевтическую промышленность за нехватку обычных лекарств или медицинских ингредиентов типа нитроглицерина для сердечников, настойки йода, перекиси водорода, новокаина, даже аптечек скорой помощи и жгутов, не говоря уже о сложных антибиотиках. Один из врачей сказал мне, что существуют постоянные инструкции не выписывать лекарства, если доктор знает, что его нет в продаже. Как и многие иностранцы в России, я часто слышал просьбы от российских друзей срочно достать какое-нибудь лекарство, недоступное в Москве ни за какие деньги. И тем не менее, для большинства русских улучшения по сравнению с прошлым перевешивают такие проблемы. Они рассматривают систему бесплатного медицинского обслуживания в качестве одной из самых положительных черт советского социализма.
Действительно, даже у тех, кому сейчас подкрадывается к полтиннику, изрядный кусок жизни прошёл в Советском Союзе и вспомнить есть что. Писали и в личку. Интересно. Призываю и сейчас сделать то же, только желательно активнее. Обязуюсь откликаться.
По-прежнему мои мемуары - курсивом и кеглем чуть поменьше. Нормальным шрифтом пишет Хедрик Смит. Только у меня в блоге.
Его книга не была переведена на русский. У меня же перевод приближается к одной четвёртой. Сокращения в этих главах - минимальные.
*********************************************************************************
Одним из позитивных результатов вечных мытарств потребителя является то, что любое незаурядное приобретение холится и лелеется.
Русские менее материалистичны, чем американцы и способны испытывать тёплое чувство дополнительного удовольствия и удовлетворения достигнутым по поводу относительно простых вещей. Это чувство у них куда острее, чем удовольствие, которое испытывают от покупок люди на Западе, для которых шоппинг является куда намного более простым занятием.
«В Америке, если ваша жена купила хорошее новое платье, а я это заметила, то скажу: «Ах, как хорошо!!» да и всё, – заметила одна журналистка, побывавшая в США и общавшаяся с американцами. – В Москве, когда мне удаётся достать пару туфель на мой вкус, то это для меня праздник, подвиг, достижение.
Это означает, что я прошла какой-то замысловатый путь к этому результату: возможно через друзей, через взятку продавцу или часами обегала магазины и выстояла в очереди много часов. Заметьте, я сказала: не просто «купила новые туфли», а «достала».
То есть когда я их заполучила, то была ими очень горда.
Друзья мне скажут: «Ого! У тебя новые туфли! Где брала, расскажи?» И это не праздный вежливый вопрос, а настоящий вопрос. Потому что они думают: «Может и мне тоже посчастливится разшиться парой таких туфель?» Американцы просто не могут в это врубиться, да?» И она была права, потому что в глазах женщин, простоявших в очереди вечность я видел триумфальный блеск возбуждения из-за того, что они достали какой-нибудь шиньон или югославский свитер. Это картина, согревающая душу.
Я помню какой гордостью светились глаза советских девушек и женщин, когда им с боем удавалось достать сапоги-чулки! Причём буквально через месяц, это чудо-изделие, за которое отдавалась месячная зарплата, начинало шелушиться, трескаться, шло разводами. Ау, читательницы постарше, у вас были такие сапоги?
И тем не менее, для многих русских другие элементы экономической жизни компенсируют недостатки их потребительской системы и заставляют предпочесть их социализм более свободному, но менее надёжному стилю жизни западного обывателя. Экономический кризис, случившийся на Западе в 1970х годах, побудил их в последнее время с бòльшим доверием относиться к своей собственной системе, несмотря на все их недостатки.
Инфляция, выражавшаяся в двузначных цифрах, безработица, дороговизна жилья, медицинского обслуживания и высшего образования в Америке, приводили русских в изумление, когда они об этом узнавали. Для многих преимущества недорогого жилья, бесплатной медицины, субсидируемого университетского образования и гарантированное рабочее место – прежде всего именно гарантированное трудоустройство – перевешивали выгоды рыночной экономики.
Я помню, как однажды ужинал в доме одного эколога, который был почитателем коротких рассказов О.Генри и пел для нас с Энн под гитару песни про Волгу, прежде чем не зашёл разговор об экономике.
«Мы знаем, что наша жизнь будет похуже американской – сказал он, - но нам тут не нужно откладывать на случай потери работы.
Я приношу домой зарплату, отдаю Любе, а она ведёт хозяйство. О чём мне беспокоиться? Денег хватает.
А вам нужно экономить. Вам нужно создавать запас, потому что вас в любой момент могут уволить, и вы должны думать о пенсии.
А мне не нужно. Мне вообще не нужно тревожиться ни о чём. Специальность у меня есть и те же деньги, 220 в месяц, я получу где угодно, без проблем. Я могу рассчитывать на свои 220 рублей. Вот что составляет большую разницу: я не думаю о своём будущем,
а вы о нём думать должны!»
Эти мысли высказываются и повторяются изо дня в день в прессе и практически всякий раз, когда русские встречают людей с Запада, особенно американцев. Они имеют смысл, особенно в том, что касается безработицы.
Советская статистика, говорящая о социальном обеспечении, выглядит всегда внушительно, хотя реальность, стоящая за цифрами, на самом деле куда менее замечательна. Власти любят, к примеру, говорить о том, что ежегодно 20 миллиардов рублей идёт на пенсии. Но когда ты обнаруживаешь, что эта цифра распределяется между 41,5 миллионами пенсионеров, то она оказывается равной 40 рублям ($53) в месяц, что на самом деле ниже официальной черты бедности в СССР. На практике многие бабушки с дедушками имеют подушку безопасности в виде совместного проживания со взрослыми детьми, а многие и продолжают трудиться после выхода на пенсии на таких низкооплачиваемых работах, как сторожа, уборщицы, лифтёры, гардеробщицы или горничные, и правительство это поощряет. Но ведь в конечном итоге это не есть пенсия[1] в полном смысле слова.
Моя мама начала работать ещё в войну, в 16 летнем возрасте, списчиком вагонов в эвакуации из Петрозаводска в Архангельской области, в Мудьюге. Когда вышла на пенсию, проработав больше сорока лет делопроизводителем в железнодорожной санэпидстанции отделения Октябрьской дороги, вынуждена была работать в маленьком магазине уборщицей. Пенсию ей "отвалили" рублей 60 в месяц, если не ошибаюсь. Потом её оттуда уволила продавщица и пару лет присваивала зарплату, естественно, не прибираясь совсем или кое-как. Мама узнала это лишь много лет спустя случайно, потому что та дура похвасталась по пьянке какой-то знакомой. В маленьком городе все друг друга знали, знакомая маме и рассказала. Многие, да почти все, кому позволяло здоровье и была возможность трудоустройства, работали, чтобы дополнить нищенскую пенсию...
Подобным же образом инфляция, поразившая в последние годы западную экономику, не затронула экономики советской. Но эта последняя совсем не так прочно защищена от неё, как утверждают официальные лица. Верно, что транспорт русских по-прежнему субсидируется и проезд в метро стоит те же 5 копеек (примерно 6,5 цента) что и 20 лет назад. Квартплата в государственном жилье фиксирована и очень низка: 6-8 рублей ($8-11) в месяц за две комнаты, кухню и санузел с ванной. Пол литра молока стандартной жирности стоят 16 копеек (примерно 35 центов за четверть галлона (0.95 литра). Картошка в госторговле стоит всё те же 10 копеек за кило (примерно 6 центов за фунт). Потолок цены на говядину установлен в 2 рубля за кг ($1,20 фунт). Проезд дёшев. Русский может преодолеть расстояние в тысячу миль и заплатить 50-60 рублей ($66-80) за билет на поезд или самолёт. Гостиничный номер, обычно на несколько гостей, стоит рубль-два за ночь. Субсидируемые путёвки очень дёшевы: 120 рублей ($160) за 26 дней с полным пансионом в скромном доме отдыха.
С сайта "Счастливое детство в лагерях. Пионерских".
За смену в пионерском лагере продолжительностью три с половиной недели родители платят 9-15 рублей ($12-20) на ребёнка. Но проблемой является наличие мест в гостиницах, билетов на поезд и путёвок.
Более того, в последние недели моего пребывания в Москве в конце 1974 года, обычные люди жаловались в частных разговорах, что потребительские цены выросли с 1970 года на 0,3 процента. Одна женщина средних лет сказала, что то, что стоило несколько лет назад пять рублей, теперь стоит семь. Другая женщина-лингвист заметила, что для того, чтобы накормить и одеть-обуть семью из четырёх человек с двумя растущими сыновьями она стала тратить чуть ли не в два раза больше, чем в 1970м. Врач оценил рост цен в скромные 20 процентов, не больше. Некоторые западные экономисты считают, что инфляция в Советском Союзе составляет 5% в год[2].
В нескольких случаях цены росли открыто. В 1973 году они удвоились за ночь на такие «предметы роскоши» как икра, копчёная лососина, меха и драгоценности, хотя цены на некоторые марки телевизоров и радиоприёмников снизились примерно на 20%.
Мы купили первый в нашей семье телевизор телевизор "Темп" (на снимке) ещё до этого понижения цен. Году, может в 1969-1970. Он стоил 415 рублей, что для нашей семьи было целым состоянием. Экран казался огромным! Продавец утверждал, что партия была выпущена на экспорт и поэтому аппарат очень надёжный. И действительно, он прослужил лет 10 без ремонта и был сменён на какой-то цветной телевизор, который то и дело ломался. В этом телевизоре я умудрился, в отличие от 99% взрослого населения СССР не посмотреть полностью НИ ОДНОЙ СЕРИИ "17 мгновений весны". Просто когда все садились за эту церемонию, я брал велосипед и уезжал кататься по пустынным улицам города. Их словно метлой выметало на час или сколько там серия шла. Почему я так поступал, наверное не мог и сам сказать себе чётко, но мне было просто не интересно. Или чувствовал, что всё враньё. Или дядька мой, который всю жизнь оттрубил в КГБ, заметил за пьяной беседой как раз когда кино пошло, а он приезжал каждый год и в первый день покупал ящик водки (24 бутылки) на весь период отпуска из расчёта по бутылке в день, и это он пил только дома, не считая добавлений где-то на стороне, сказал, что такого в жизни не бывает и если шпионов и вербуют, то только из тех, кто родился и вырос ТАМ, иначе этот херов агент проколется на какой-нибудь мелочи типа станет крутить сигарету, растирая табак, как в каком - то фильме с Олегом Далем, и завалит всю малину. В общем убедил.
А вот "Сагу о Форсайтах" смотрел всю, не отрываясь. Великий фильм был. С Эриком Портером в роли Сомса... Жаль его сейчас нет качественного в сети, очень бледная копия только имеется.
Но более частой практикой является простая замена товара на новый, чуть выше качеством или без улучшения оного, но стоящего дороже и изъятие из продажи прежнего наименования. Другой формой инфляции является нехватка продуктов, вынуждающая людей идти на колхозный рынок, где цены на мясо и овощи, не регулируемые сверху, стоят намного дороже. В 1970 году это универсальное мерило стоимости в России, которым является водка, вдруг замысловатым образом подорожала. Знаменитые старые сорта её типа «Столичной» за 2 рубля 87 копеек за поллитровку исчезли из продажи, (чтобы пойти на экспорт), а взамен появилась новая водка, грубее на вкус, уже по цене 3 рубля 62 копейки.
Эту водку я помню хорошо, только её в студенчестве (1973-1978) и пили. Называлась она в народе "коленвал", почему, станет ясно, если посмотрите на буквы. В принципе редкая неделя обходилась без бутылки - другой, помню, что старшие товарищи типа Вити Гундалова и покойного Андрюши Гусева пили вообще чуть ли не каждый день. После определённой дозы непременно переходили на английский. На период сессии объявлялся "сухой закон" на пару недель, и язык всегда все сдавали на пятёрки. Это считалось делом чести у парней на инязе. Андрюша Гусев как-то получил наследство тысяч в пять-шесть от умершей бабушки. Снял все деньги со счёта в сберкассе, положил в пакет из коричневого картона производства Сегежского ЦБК за 4 коп. и пришёл с ним к нам в комнату общежития. Квасили, наверное, неделю. На эти деньги в 1974 году можно было машину купить. Конечно, пропил он тогда лишь малую часть. Но никто, заметьте, не грохнул, не дал по голове, чтобы ограбить парня. Он был довольно тщедушен. Как - то даже и не удивились. Не было такой уж страсти к деньгам...
В 1974 году старый «Жигуль» первой серии (советская версия Фиата 124) стала постепенно заменяться «тройкой» (Фиат 125). Новая машина обладала чуть большей мощностью, имела немного улучшенную отделку салона, индикаторы открытых дверей, побольше хромированных деталей плюс ещё несколько незначительных изменений.
Но рост цен заставил бы облизываться от зависти как итальянских, так и американских автомобилестроителей: прежняя машина стоила $7333, а новая - $10000. Единовременное повышение цены составило 36 процентов.
Ваз 2101 Ваз 2103
Более обиходные товары типа пищевых продуктов или носильных вещей, таких как носки или мальчиковые куртки подвергаются таким же ценовым махинациям. Одна домохозяйка, говоря о курах, сообщила мне: «Самые дешёвые виды бройлеров исчезли из продажи. Теперь нужно выбирать между подорожавшими курицами за 2 рубля 65 копеек килограмм (($1,59 фунт) или импортными венгерскими или датскими, которые дороже, или, если уж совсем некуда деваться, брать потрошёных кур за 3,40 кило ($2,04 фунт). Так тут главным образом идёт инфляция. Что подешевле, того не найдёшь. По средним ценам товара мало, а на прилавке только то, что дорого. Так что вроде цены не растут, а стоимость жизни увеличивается».
Одной из жизненно важных сфер, в целом не подверженных инфляции, является медицинское обслуживание. Свобода от оплаты неподъёмных счетов, особенно в период их космического роста в США, является одним из предметов законной гордости советских людей.
Мой личный контакт с советской медицинской системой был ограничен парой визитов в клиники, предназначенные для исключительного обслуживания иностранцев. Наши дети однажды проходили медицинский осмотр в клинике для дипломатов, полинявшем здании бежевого цвета в центре Москвы, куда люди приносили свои «анализы» в лабораторию, открытую час в день, в баночках из-под Nescafe, бутылочках из-под воды и в прочих разношёрстных склянках (поскольку специальных медицинских сосудов не предусматривалось). Для полного медосмотра требовалось приходить несколько раз. Но доктора, все они были женщина средних лет, были очень приятны в обиходе и казались компетентными, так что Энн была под сильным впечатлением от тщательности медицинского осмотра.
Детский врач в СССР
В моих поездках по Центральной Азии и по другим местам я был поражён общими успехами советской медицины, казавшейся мне одним из самых поразительных достижений системы за последние полвека, с тех пор как Ленин объявил, что «либо вошь победит социализм, либо социализм победит вошь». Эпидемии практически исчезли. Детская смертность приблизилась к уровню 15 наиболее развитых стран. Продолжительность жизни равнялась 70 годам. К 1970 году Советский Союз обладал высочайшим в мире соотношением врачей по отношению к численности населения – 23,8 врача на 10 000 человек (по сравнению с 15,8 в США) и насчитывал больше больничных коек, чем Америка (10,6 против 8,2 на тысячу человек, хотя одной из причин этого была госпитализация таких больных, которые в США лечились амбулаторно, например, хронических алкоголиков). По западным подсчётам Кремль тратит 5-6% валового национального продукта на медицину по сравнению с 7 процентами в Америке[3].
Советские официальные лица без устали повторяют, что защищённость от финансового краха в случае проблем со здоровьем является одним из самых важных и популярных аспектов системы. Знакомые мне русские не раз упоминали о случаях с людьми скромного достатка и положения получивших практически даром такую медицинскую помощь, которая была бы безумно дорога на Западе, включая операции и лечение в самых престижных университетских клиниках, находившихся вдали от места жительства пациентов.
Но в частном порядке многие русские жаловались мне на то, что система здравоохранения, как и всё остальное на потребительском рынке, страдает от того, что врачи изнурены переработкой, что лекарств не хватает, оборудование старое и в целом медицинское обслуживание не очень качественное. В основном они ругали правительство за то, что докторам и прочему медперсоналу, большинство из которого составляют женщины, платят мало. Практически те находятся внизу тарифной сетки, получая от 100 до 130 рублей ($133-173), то есть меньше, чем средний рабочий завода. Диссидент-физик Андрей Сахаров оценивал качество советского медобслуживания как «очень низкое» и послал жену за границу лечить глаз.
Академик М.В.Келдыш.
Глава советской Академии наук Мстислав Келдыш пользовался услугами американского специалиста, чтобы лечить сердце. Другой хорошо известный учёный осторожно выразился в отношении советской системы здравоохранения таким образом:
«Местами. Некоторые врачи, некоторые больницы хорошие. Другие неважные. Угадать, будут вас лечить хорошо или плохо невозможно. Конечно, я говорю о Москве. За её пределами, по всей стране, всё обстоит хуже».
Один советский учёный – медик, эмигрировавший в Америку в 1974 году, проработав в одном из ведущих московских медицинских учреждений, хвалил русских докторов как «более человечных» по сравнению с нацеленными на прибыль частными американскими практиками и поддерживал концепцию общественной медицины. «Но вы не можете представить, насколько низким является общее качество медицинского обслуживания, – сказал он. – В Рязани (городе с 400 000 населения), где я вырос, оборудование в больницах очень плохое. Самых простых вещей, например лекарств, не хватает. Квалификация врачей намного ниже, чем в Москве. Но самой большой проблемой в системе является неважная организация и плохое обслуживание со стороны младшего медицинского персонала. Медсёстры очень плохо проводят стерилизацию инструментов. После операций даже в нашем институте, одном из ведущих в стране, мы имели не раз случаи сепсиса, нагноений и инфекций. Сами сёстры недостаточно соблюдают гигиену. Совершают ошибки при операциях. Директор нашей клиники, случалось, очень сердился, потому что он делал блестящую операцию, а потом видел, что внесена инфекция. Очень часто. Знаете, средний медицинский персонал оплачивается плохо, он ненадёжен и некомпетентен. Однажды в Харькове у меня случился приступ аппендицита и понадобилась операция в обычной районной больнице. Вы не можете себе представить, как грязно там было. Простыни были серыми от долгого употребления. Одежда на медработниках была далеко не чистой. Обо мне заботились отдельно, потому что я был из важного московского института. И всё равно внесли инфекцию, как и другим. Я видел, как мужчина умер после операции аппендицита вследствие такой проблемы».
Аппендицит мне вырезали в городской больнице г. Сортавала, когда мне было лет 13 и оперировали, конечно же, под местным наркозом, который потом отходил, доставляя нехилые боли. Никогда не забуду фразу женщины-хирурга во время операции: «А теперь втяни животик, нужно заправить кишочки». Я был в полном сознании всё время операции и даже ко-что из того, что делалось с «кишочками» мог наблюдать на отражении хирургического абажура. Наркозом служила новокаиновая блокада. Может это и хорошо – я не терял сознания и вообще, насколько помню, было просто любопытно.
К счастью, больше столкновений с советской медицины у меня не было в молодые годы, если не считать наложения швов на разбитый хоккейной клюшкой рот, выковыривания свинца из "огнестрельной раны левой кисти" с последующим опять же зашиванием раны, и некоторых других пустяков. В 1990е, точнее в 1996м зато хлебнул по полной, но это - другая история.
Когда в 1970е годы советские врачи стали эмигрировать в числе других евреев, как американские, так и израильские врачи стали помогать им приспособиться к требованиям зарубежных медицинских систем и, к своему удивлению, обнаружили что ни менее квалифицированы, чем ожидалось. «Разрыв был огромен, - сказал мне один из нью-йоркских врачей, помогавших перестроиться советским специалистам. Другой врач был поражён, узнав, что женщина-врач из ведущей ленинградской клиники не знала как пользоваться отоскопом, прибором для осмотра ушей, а когда её спросили, как она узнавала, есть ли в ухе инфекция, та ответила: «Нас учили потянуть за мочку уха и если ребёнок плакал, то значит инфекция есть».
Интересно, что когда я искал, что у Хедрика Смита переведено на русский, то сделал закладку одной пропагандистской статьи какого-то Беляева. Он писал под "броским", как ему, наверное, казалось, заголовком "Вся чернильная рать", в том числе и про книгу, которую я сейчас предлагаю вашему вниманию. Уверенно и размашисто, ничего не боясь и, напротив, спрашивая "Кто и почему боится культурного сотрудничества?", имея в виду, конечно, что это клятый Запад страшится его, боясь быть раздавленным грандиозными египетскими вазами из "Эрмитажа" или массивной рамой картины Шишкина "Иван Грозный пришивает сына", цитируя в первых строках товарища Ювандропова (написан сей опус в 1980х), он, в частности, пишет, а я спрячу под спойлер, чтобы не утомлять тех, кто советскую пропаганду не хочет читать:
Семидесятые годы — особенно вторая их половина — оказались на редкость «урожайными» по части производства громадной массы различного рода опусов — от романов до кинофильмов — о некоем «коварстве» советских людей, об их неистребимой «приверженности» шпионажу против Америки, о некой вожделенной мечте советского человека, который якобы спит и видит, как бы половчее да повнезапней десантироваться на Американский материк, взорвать Белый дом и установить власть Советов в США… Назовем, к примеру, романы Форсайта «Дьявольская альтернатива», Смита «Парк Горького», книги журналистов Гедрика Смита «Русские», Роберта Кайзера «Россия. Народ и власть», Елизавет Понд «Ярославский вокзал» и другие, сотни страниц которых наполнены враньем и самой оголтелой антикоммунистической и антисоветской пропагандой.
Я с интересом пролистал всю статью, выхватывая взглядом про Хедрика. Что любопытно, цитат, конечно, с гулькин нос. Всё положительное, что Хедрик Смит пишет о советской медицине, конечно, выпущено. А вот про отоскоп оставлено. И я просто делаю копипасту, чтобы вы насладились слогом:
Я с интересом пролистал всю статью, выхватывая взглядом про Хедрика. Что любопытно, цитат, конечно, с гулькин нос. Всё положительное, что Хедрик Смит пишет о советской медицине, конечно, выпущено. А вот про отоскоп оставлено. И я просто делаю копипасту, чтобы вы насладились слогом:
Г. Смит иллюстрирует подобные «жалобы» ссылкой на некоего безымянного врача из Нью-Йорка, который будто бы рассказывал Смиту о своем опыте общения с советским коллегой, стажировавшимся в одной из детских клиник Нью-Йорка и не знавшим, как пользоваться отоскопом — инструментом врача-отоларинголога, применяемым для исследования уха. Удивленный американский врач спросил якобы у советского стажера: как же тогда в Советском Союзе определяют, здоровое или больное ухо у ребенка? И услышал он, по словам Смита, поистине потрясающий ответ: «Нас (то есть советских врачей. — А. Б.) учили потянуть за ухо ребенка, и если он заплачет, значит, ухо больное».
Подобную, извините, брехню преподносят широкому американскому читателю сегодня, в последней четверти XX столетия! Преподносят в явном расчете на абсолютную неинформированность американского обывателя о реальной постановке народного здравоохранения в СССР и уровне квалификации советских врачей. Скажем прямо, подобного рода «клюква» встречается в американской прессе разве только в изданиях самого оголтело-реакционного толка.
То есть, даже если допустить, что Смит выдумал про тягание мочки уха в качестве диагностического прибора, хотя зачем ему это нужно я решительно не понимаю, то передёргивания дикие, как и во всей статье: у Хедрика в оригинале, который я только что перевёл, речь идёт об американских специалистах, помогавшим массово эмигрировавшим советским врачам-евреям, ведь не секрет, что изрядная доля их предпочитала из Вены отправиться в США, а не в Израиль. У Беляева же говорится про какого-то мифического "советского стажёра". Кто, когда, посылал советского врача "стажироваться" в Нью-Йорк в 1970е?
В советской аптеке.
Гинеколог из Восточной Германии, с которым я познакомился на Кавказе, проработавший там к тому моменту три года, был согласен с такой американской оценкой. «Советы пытаются изо всех сил пропагандировать достижения своей системы здравоохранения, - говорил он мне, - но я работал в их больницах и на их «скорых» и могу сказать, что лечение не очень хорошее. Лекарств и лечебных средств очень мало. Необходимого оборудования не хватает. Конечно, у них есть исследовательские институты и спецбольницы вроде кремлёвской клиники для важных персон и те, возможно, стоят на одном уровне с вашими американскими больницами и специалисты там хорошие, как и снабжение. Но мы в Восточной Германии, скажем так, лет на 15 отстали от вас в том, что касается общего качества медобслуживания, а русские находятся далеко позади нас. В обычные больницы и поликлиники правительство просто вкладывает недостаточно средств. Скорые слишком долго едут к больным. Часто их вызывают ради пьяных, а пациент с сердечным приступом ждёт два часа. Больницы переполнены. Палаты теперь делаются маленькие, скажем, на шесть человек, но я видел, что на самом деле больных в палатах больше. Обстановка не из приятных. Питание плохое. Большинство посетителей приносит своим родственникам поесть и платит или дают подарки с тем, чтобы saniturki [4] регулярно меняли постельное бельё и наводили чистоту».
Перенаселённость палат и задержки с госпитализацией упоминались многими. «Что касается неотложной помощи, то с попаданием в больницу препятствий нет, устраивают туда сразу же, - сказал московский врач. – Но на запланированные (не срочные операции), связанные с хроническими заболеваниями и, следовательно, подпадающими под расписание, проблемы существуют везде». Инженер из Молдавии сказал мне, что ждал несколько месяцев полостной операции в Кишиневе. В московском институте сердечно-сосудистой хирургии «три года, даже пять лет» ожидания не являются исключением по словам одного учёного. В менее престижных учреждениях этот период короче, но тоже значителен.
Врач из ГДР в ответ на моё замечание о хорошем обслуживании в клинике для дипломатов сказал: «У вас специальная больница (для иностранцев), где обслуживание намного лучше, чем больницах для обычных русских». И даже при этом я знал пациентов с Запада, лечившихся там и раздражённых антисанитарными условиями. Некоторые из них были удивлены информацией о том, что при несложных операциях типа абортов или удаления аппендикса русские врачи предпочитают использовать новокаин, а не общую анестезию, и что почти всё лечение зубов, за исключением удаления, проводится без наркоза.
Дешевизна медикаментов, часто они стоят доллар за рецепт, является одним из больших плюсов системы, но постоянная их нехватка часто сводит это преимущество на нет. Это – одна из тех проблем, на которую русские жалуются совершенно открыто. Даже пресса периодически отчитывает фармацевтическую промышленность за нехватку обычных лекарств или медицинских ингредиентов типа нитроглицерина для сердечников, настойки йода, перекиси водорода, новокаина, даже аптечек скорой помощи и жгутов, не говоря уже о сложных антибиотиках. Один из врачей сказал мне, что существуют постоянные инструкции не выписывать лекарства, если доктор знает, что его нет в продаже. Как и многие иностранцы в России, я часто слышал просьбы от российских друзей срочно достать какое-нибудь лекарство, недоступное в Москве ни за какие деньги. И тем не менее, для большинства русских улучшения по сравнению с прошлым перевешивают такие проблемы. Они рассматривают систему бесплатного медицинского обслуживания в качестве одной из самых положительных черт советского социализма.
[1] Хедрик употребляет слово retirement, производное от глагола to retire, первое значение которого «удаляться, уходить, изымать из обращения». Французское (латинскогое) слово pension, англоговорящий, конечно, поймёт, но оно малоупотребительно.
[2] Keith Bush. Economic Aspects of Life in the USSR (NATO, Brussels, 1975), p.13.
[3] Эти сравнения базируются на работах “Health As a ‘Public Utiliy’ “ и ‘Maintenance of Capacity’ in Soviet Society, Марка Филда (Mark Field), включённых в только что вышедшую книгу под его редакцией Social Consequences of Modernization in Communist Societies (Baltimor, John Hopkins, 1976).
[4] Я уже не раз говорил, что Хедрик пишет многие слова, как слышит. Хотя в данном написании слово должно произноситься как «санитёрки», наподобие «турок» ( turks - тёркс)
Tags: